Миграция

    Кристина Полукордене, которая вела у нас в сентябре кризисное консультирование, в шутку назвала изгнание Адама и Евы из рая “первым в истории человечества кризисом миграции”. Очень красивая, многослойная аналогия, про которую я с тех пор не раз вспоминала. Я - чужак в чужой стране, и это одно из главных обстоятельств моей жизни последних лет. А за два прошедших военных года этот мотив не только набрал новую силу для меня самой, но и стал ведущей темой моей практики. Библейская аналогия помогает мне понять, почему говорить об этом так сложно. Мигрантский опыт неизбежно заставляет нас взглянуть на себя по-новому, взглядом другого, “увидеть, что мы наги”, а значит - почувствовать стыд. Живя там, где мы родились, мы как бы пребываем в состоянии невинности - мы закутаны в мир социальных связей, понятий и вещей, который кажется незыблемым и само собой разумеющимся, и наше место в этом мире - как будто естественное и по праву данное. Миграция счищает с нас все эти защитные слои, которые были настолько привычны и естественны, что казались просто частью себя, и мы становимся в каком-то смысле “голыми”. Многие говорят об этом опыте как об “обнулении”. Я бы назвала это множественной утратой.

    Теряется заметная часть социального статуса. Переезд по работе или учебе сглаживает, но не отменяет этот эффект полностью. Тем, у кого профессиональная идентичность при переезде не сохраняется, оказывается еще тяжелее. Потому что все остальные идентичности схлопываются и упрощаются, и этот эффект тем труднее пережить, чем с большей высоты падаешь. 

    Теряется большая часть социальных связей. Времена, когда люди мигрировали целыми общинами, давно прошли. Мы переезжаем в лучшем случае нуклеарной семьей, а то и поодиночке. У нас теперь есть гораздо больше возможностей поддерживать отношения на дистанции, но переход в такой формат не всегда выдерживают даже близкие дружбы. Вся паутина слабых связей - приятельства, знакомства, каждое из которых по отдельности вроде бы не так важно, а все вместе создает незаметный, но важный фон укорененности. Эту нехватку люди пытаются восполнить в близких отношениях. Переезжающие пары из-за этого часто как будто замыкаются друг на друга, отношения становятся очень тесными, близкими к слиянию. Мигранты-одиночки часто пытаются преодолевать изоляцию через самый, вроде бы, понятный и быстрый способ: дейтинг, и оказываются очень уязвимы к тем формам манипуляции и абьюза, которые на первом этапе проявляют себя как очень быстрое сближение.

    Теряется компетентность. Это немного напоминает внезапную инвалидизацию, как если бы из-за черепно-мозговой травмы вы разучились ориентироваться в вывесках, пользоваться общественным транспортом, понимать, что вам говорит продавец в магазине, и приходится снова учиться тем вещам, которые обычно осваиваешь в детстве. Это не только язык, но и множество разных мелких особенностей того, как жизнь устроена в новом месте.

    Если говорить про переезды последних двух лет - то к этому прибавляется еще внезапность отъезда, его вынужденность, и зачастую - травма от столкновения с насилием или угрозой насилия в той или иной форме, которую люди здорово склонны занижать и обесценивать из-за “вины выжившего”.  

    И вот в этих вот обстоятельствах человеку приходится, ни много ни мало, строить новую жизнь - учить язык, интегрироваться в общество, искать жилье и работу. Эмми ван Дорцен, экзистенциальный психотерапевт со своим собственным мигрантским опытом,  пишет про четыре разных варианта развития мигрантской истории. Можно вернуться назад - но тут важно знать, что обратно в рай невинности попасть уже не получится, тот, кто попробовал, навсегда остается с тем, что узнал о себе, и на свои родные места будет смотреть уже немного другим взглядом. Кроме того, для вынужденных мигрантов этой опции может вообще не быть, или она оказывается слишком опасной. Можно постараться стать как можно более “своим” в новом месте - именно это часто представляют в качестве успешной, правильной мигрантской траектории. Но такая мимикрия никогда не будет окончательно успешной, разве что если переехать в совсем юном возрасте, и даже если удастся обмануть других - все равно сам будешь в себе ощущать наличие каких-то лишних, неподходящих частей. Третий вариант - это жизнь “в диаспоре”, с сохранением идентичности, с кругом общения, состоящим в основном из соотечественников. И четвертый - который сама ван Дорцен немного, как мне показалось, идеализирует - это формирование новой идентичности аутсайдера, человека, который не привязан ни к какому конкретному месту или культуре, а везде ощущает себя посторонним. Звучит романтично и выглядит гламурно, и когда я первый раз читала об этом года три назад, мне это здорово зашло, но сейчас, перечитав, я подумала о том, чего это стоит. Хорошо быть номадом-космополитом, когда  у тебя есть много денег, здоровье, хороший паспорт и неисчерпаемая психологическая устойчивость. И хотя у меня точно сформировалась за эти годы новая идентичность, соотнесение себя со всеми на свете мигрантами, перемещенными лицами, и особенная солидарность с теми, кому не повезло с родиной и кому некуда возвращаться - но существование в открытом космосе без принадлежностей и привязанностей не только манит, но и пугает меня. Иногда хочется побыть где-нибудь своей.